Он говорил умно и резко,

И тусклые зрачки
Мотали прямо и без блеска

Слепые огоньки.

А снизу устремлялись взоры

От многих тысяч глаз,
И он но чувствовал, что скоро

Пробьет последний час.

Его движенья были верны,

И голос был суров,
И борода качалась мерно

В такт запыленных слов.

И серый, как ночные своды,

Он знал всему предел.
Цепями тягостной свободы

Уверенно гремел.

Но те, внизу, не понимали

Ни чисел, ни имен,
И знаком долга и печали

Никто не заклеймен.

И тихий ропот поднял руку,

И дрогнули огни.
Пронесся шум, подобный звуку

Упавшей головни.

Как будто свет из мрака брызнул,

Как будто был намек...
Толпа проснулась. Дико взвизгнул

Пронзительный свисток.

И в звоны стекол перебитых

Ворвался стон глухой,
И человек упал на плиты

С разбитой головой.

Не знаю, кто ударом камня

Убил его в толпе,
И струйка крови, помню ясно,

Осталась на столбе.

Еще свистки ломали воздух,

И крик еще стоял,
А он уж лег на вечный отдых

У входа в шумный зал...

Но огонек блеснул у входа...

Другие огоньки...
И звонко брякнули у свода

Взведенные курки.

И промелькнуло в беглом свете,

Как человек лежал,
И как солдат ружье над мертвым

Наперевес держал.

Черты лица бледней казались

От черной бороды,
Солдаты, молча, собирались

И строились в ряды.

И в тишине, внезапно вставшей,

Был светел круг лица,
Был тихий ангел пролетавший

И радость — без конца.

И были строги и спокойны

Открытые зрачки,
Над ними вытянулись стройно

Блестящие штыки.

Как будто, спрятанный у входа

За черной пастью дул,
Ночным дыханием свободы

Уверенно вздохнул.