Сидит у царя водяного Садко

И с думою смотрит печальной,
Как моря пучина над ним высоко

Синеет сквозь терем хрустальный;

Там ходят как тени над ним корабли,

Товарищи там его ищут,
Там берег остался цветущей земли,

Там птицы порхают и свищут;

А здесь на него любопытно глядит

Белуга, глазами моргая,
Иль мелкими искрами мимо бежит

Снятков серебристая стая.

Куда он ни взглянет — всё синяя гладь,

Всё воду лишь видит да воду,
И песни устал он на гуслях играть

Царю водяному в угоду.

А царь, улыбаясь, ему говорит:

«Садко, мое милое чадо,
Поведай, зачем так печален твой вид?

Скажи мне, чего тебе надо?

Кутья ли с шафраном моя не вкусна?

Блины с инбирем не жирны ли?
Аль в чем неприветна царица-жена?

Аль дочери чем досадили?

Смотри, как алмазы здесь ярко горят!

Как много здесь яхонтов алых!
Сокровищ ты столько нашел бы навряд

В хваленых софийских подвалах!»

«Ты гой еси, царь-государь водяной,

Морское пресветлое чудо!
Я много доволен твоею женой,

И мне от царевен не худо;

Вкусны и кутья, и блины с инбирем,

Одно, государь, мне обидно:
Куда ни посмотришь, всё мокро кругом,

Сухого местечка не видно!

Что пользы мне в том, что сокровищ полны

Подводные эти хоромы!
Увидеть бы мне хотя б зелень сосны,

Прилечь хоть на ворох соломы!

Богатством своим ты меня не держи;

Все роскоши эти и неги
Я б отдал за крик перепелки во ржи,

За скрып новгородской телеги!

Давно так не видно мне божьего дня,

Мне запаху здесь — только тина;
Хоть дегтем повеяло б раз на меня,

Хоть дымом курного овина!

Когда же я вспомню, что этой порой

Весна на земле расцветает,
И сам уж не знаю, что станет со мной:

За сердце вот так и хватает!

Теперь у нас пляски в лесу в молодом,

Забыты и стужа и слякоть —
Когда я подумаю только о том,

От грусти мне хочется плакать!

Теперь, чай, и птица, и всякая зверь

У нас на земле веселится;
Сквозь лист прошлогодний пробившись, теперь

Синеет в лесу медуница!

Во свежем, в зеленом, в лесу молодом

Березой душистою пахнет —
И сердце во мне, лишь помыслю о том,

С тоски изнывает и чахнет!»

«Садко, мое чадо, городишь ты вздор,

Земля нестерпима от зною;
Я в этом сошлюся на целый мой двор —

Всегда он согласен со мною.

Мой терем есть моря великого пуп,

Твой жеребий, стало быть, светел;
А ты непонятлив, несведущ и глуп,

Я это давно уж заметил.

Ты в думе пригоден моей заседать,

Твою возвеличу я долю
И сан водяного советника дать

Тебе непременно изволю!»

«Ты гой еси, царь-государь водяной,

Премного тебе я обязан,
Но почести я недостоин морской,

Уж очень к земле я привязан.

Бывало, не всё там норовилось мне,

Не по сердцу было иное;
С тех пор же, как я очутился на дне,

Мне всё стало мило земное;

Припомнился пес мне, и грязен и хил,

В репьях и в сору извалялся;
На пир я в ту пору на званый спешил,

А он мне под ноги попался;

Брюзгливо взглянув, я его отогнал,

Ногой оттолкнул его гордо —
Вот этого пса я б теперь целовал

И в темя, и в очи, и в морду!»

«Садко, мое чадо, на кую ты стать

О псе вспоминаешь сегодня?
Зачем тебе грязного пса целовать?

На то мои дочки пригодней.

Воистину, чем бы ты им не жених?

Я вижу, хоть в ус и не дую,
Пошла за тебя бы любая из них —

Бери ж себе в жены любую!»

«Ты гой еси, царь-государь водяной,

Морское пресветлое чудо!
Боюся, от брака с такою женой

Не вышло б душе моей худо!

Не спорю, они у тебя хороши

И цвет их очей изумрудный,
Но только колючи они, как ерши,

Нам было б сожительство трудно.

Я тем не порочу твоих дочерей,

Но я бы не то что любую,
А всех их сейчас променял бы, ей-ей,

На первую девку рябую!»

«Садко, мое чадо, уж очень ты груб,

Не нравится речь мне такая;
Когда бы твою не ценил я игру б,

Ногой тебе дал бы пинка я.

Но печени как-то сегодня свежо,

Веселье в утробе я чую;
О свадьбе твоей потолкуем ужо,

Теперь же сыграй плясовую!»

Ударил Садко по струнам трепака,

Сам к черту шлет царскую ласку,
А царь, ухмыляясь, уперся в бока,

Готовится, дрыгая, в пляску.

Сперва лишь на месте поводит усом,

Щетинистой бровью кивает,
Но вот запыхтел и надулся, как сом,

Всё боле его разбирает.

Похаживать начал, плечьми шевеля,

Подпрыгивать мимо царицы,
Да вдруг как пойдет выводить вензеля,

Так все затряслись половицы.

«Ну,— мыслит Садко, — я тебя заморю!»

С досады быстрей он играет,
Но, как ни частит, водяному царю

Всё более сил прибывает.

Пустился навыверт пятами месить,

Закидывать ногу за ногу,
Откуда взялася, подумаешь, прыть?

Глядеть индо страшно, ей-богу!

Бояре в испуге ползут окарачь,

Царица присела аж на пол,
Пищат-ин царевны, а царь себе вскачь

Знай чешет ногами обапол.

То, выпятя грудь, на придворных он прет,

То, скорчившись, пятится боком,
Ломает коленца и взад и вперед.

Валяет загребом и скоком;

И всё веселей и привольней ему,

Коленца выходят всё круче —
Темнее становится всё в терему,

Над морем сбираются тучи...

Но шибче играет Садко, осерча,

Сжав зубы и брови нахмуря,
Он злится, он дергает струны сплеча —

Вверху подымается буря...

Вот дальними грянул раскатами гром,

Сверкнуло в пучинном просторе,
И огненным светом зардела кругом

Глубокая празелень моря.

Вот крики послышались там высоко:

То гибнут пловцы с кораблями...
Отчаянней бьет пятернями Садко,

Царь бешеней месит ногами;

Вприсядку понес его черт ходуном,

Он фыркает, пышет и дует,
Гремит плясовая, колеблется дом,

И море ревет и бушует...

И вот пузыри от подстепья пошли,

Садко уже видит сквозь стены:
Разбитые ко дну летят корабли,

Крутяся средь ила и пены;

Он видит: моряк не один потонул,

В нем сердце исполнилось жали,
Он сильною хваткой за струны рванул —

И, лопнув, они завизжали.

Споткнувшись, на месте стал царь водяной,

Ногою подъятой болтая:
«Никак, подшутил ты, Садко, надо мной?

Противна мне шутка такая!

Не в пору, невело, ты струны порвал,

Как раз когда я расплясался!
Такого колена никто не видал,

Какое я дать собирался!

Зачем здоровее ты струн не припас?

Как буду теперь без музыки?
Аль ты, неумытый, плясать в сухопляс

Велишь мне, царю и владыке?»

И плесом чешуйным в потылицу царь

Хватил его, ярости полный,
И вот завертелся Садко как кубарь,

И вверх понесли его волны...

Сидит в Новеграде Садко невредим,

С ним вящие все уличане;
На скатерти браной шипит перед ним

Вино в венецейском стакане.

Степенный посадник, и тысяцкий тут,

И старых посадников двое,
И с ними кончанские старосты пьют

Здоровье Садку круговое.

«Поведай, Садко, уходил ты куда?

На чудскую Емь аль на Балты?
Где бросил свои расшивные суда?

И без вести где пропадал ты?»

Поет и на гуслях играет Садко,

Поет про царя водяного:
Как было там жить у него нелегко

И как уж он пляшет здорово;

Поет про поход без утайки про свой,

Какая чему была чередь,—
Качают в сомнении все головой,

Не могут рассказу поверить.