Недавно тост я слышал на пиру,
И вот он здесь записан на бумагу.

"Приснилось мне,- сказал нам тамада,

Что умер я, и все-таки не умер,

Что я не жив, и все-таки лежит

Передо мной последняя дорога.

Я шел по ней без хлеба, без огня,

Кругом качалась белая равнина,

Присевшие на корточки холмы

На согнутых хребтах держали небо.

Я шел по ней, весь день я не видал

Ни дыма, ни жилья, ни перекрестка,

Торчали вместо верстовых столбов

Могильные обломанные плиты -

Я надписи истертые читал,

Здесь были похоронены младенцы,

По две недели от роду, по три,

Умершие, едва успев родиться.

К полуночи я встретил старика,

Седой, как лунь, сидел он у дороги

И пил из рога черное вино,

Пахучим козьим сыром заедая.

"Скажи, отец,- спросил я у него,-

Ты сыр жуешь, ты пьешь вино из рога,

Как дожил ты до старости такой

Здесь, где никто не доживал до года?"

Старик, погладив мокрые усы,

Сказал: "Ты ошибаешься, прохожий,

Здесь до глубокой старости живут,

Здесь сверстники мои лежат в могилах,

Ты надписи неправильно прочел -

У нас другое летоисчисленье:

Мы измеряем, долго ли ты жил,

Не днями жизни, а часами дружбы".

И тамада поднялся над столом:

"Так выпьем же, друзья, за годы дружбы!"
Но мы молчали. Если так считать -
Боюсь, не каждый доживет до года!