(с А. Марьянчиком)

солнце стремится к западу -
горящая колесница.
море волнообразным жестом скручивает страницу
дня, что бредёт клошаром
навстречу принцам,
середнякам и лошарам.
и в старой Ницце -
вечер.
после отлёжки (читай, отсидки)
пляжники уползают медленно, как улитки,
или ратники с вече.
чайки орут, как мартовские коты.
ты на ногах моих спишь,
и, от тепла пьянея,
я напеваю шепотом песенку Гименея,
даром, что я женат,
и жена - не ты.

я вижу в твоих глазах, дрёмой укрытых неплотно,
эскиз наших новых жизней, размытый. как гул Болотной,
что так и остался сном.
особенно, в старой Ницце
ему не стать полотном.
ночью в пустынном Ритце -
самум,
а к полудню роскошное limo,
в покойницкой стуже салона неумолимо,
уносит только тебя саму
мне двинуться страшно, даже на градус,
чтобы не спугнуть твой сон, не стереть твой эскиз,
Ницца, в тебе легко умереть с тоски,
с радости тоже. спи, спи, моя радость!

солнца упала зá море погасшая колесница...
пусть тебе будет в радость жизнь во сне, коли снится
что-то еще тебе, ибо там, за снами
бездна покоя, блаженство, нирвана, тишь.
ты упадешь туда, а потом взлетишь,
ветром под утро дунув, прощаясь с нами.
я же останусь, молча бродить вдоль пляжа,
грусть на себя напялив, с функцией камуфляжа.
там, где несутся творенья Илона Маска,
траур уже прирастает к лицу, как маска.
вслед за тобой, Ницца в вечную впала спячку...
чайки затихли, словно почуяв горе.
в воду бросая снотворных пустую пачку,
палкой пишу на дюне - memento mori...