Отец пришел домой с бутылкой, тяпнул
Включил ТВ на Первый – новостной,
А в это время, за окном сентябрь
И дождь идет холодный, затяжной.
Все врут про демократию, буровят
По Первому за угнетённость масс.
Россия погрузилась в море крови,
А я вот-вот закончил первый класс.
Все тащатся и пьют под «Сектор газа»,
Скорбя по Югославии, пиджак
Запачкан, я иду с подбитым глазом,
Несу набитый книгами рюкзак.
Макдональдс, Кока-кола, что ты, Боже?
Свобода долгожданная почём?
Смотрел, как Боря Ельцин морщит рожу
И врёт искусно Миша Горбачёв.

Дворы теперь – анклав авторитетов,
Носи с собой заточку и кастет.
А я спускаюсь из библиотеки,
Страна ревёт, и мне двенадцать лет.
Проклятая вражда и отголоски
Её летят, вонзаясь в чернозём.
Давно ушёл Довлатов, следом Бродский,
Разбитый, но стоящий на своём.
В семнадцать спал на парах в институте,
Смотрел на звезды ночью из окна
Приехав в город первого салюта,
Гулял до четырех и пил до дна.
А в этот миг в заоблачных просторах
Летел вперёд российский «Рокот-М».
Вся истина тогда рождалась в спорах
И жили мы на стыке перемен.

Теперь-то всё по плану будет, Летов
Не зря нам пел про это, только вот
Я сонный, на посту, в бронежилете
Дежурю и храпит четвертый взвод.
Две тысячи тринадцатый – вопросы
Умнее стали, толще словари.
В Сибири бьют рекордные морозы,
В Челябинске упал метеорит.
Сюжеты пробирают до мурашек,
От запада опять несёт гнильцой,
Опять у чужаков при слове "Раша"
От злобы искажается лицо.
Пройдёт чума, стрижи разгонят тучи,
Препятствия и ложь сведут на нет.
Мне тридцать пять и я живу в могучей,
Холодной, несгибаемой стране.