Отрывок из романа "Перекрёстки детства"

«Голоса в голове подчас напоминают мне двух следователей. Один, милостивый государь, ласковый такой, въедливый. А второй, ну, сущий демон, зверь. Извёлся я, сна лишился, мучает меня вопрос, кто из них настоящий? Не подскажете, добрый человек?»
Лев Николаевич Мышкин
Прощальные письма составлены впрок,
Жаль, полдень уже не наступит.
И нет силуэта в проёме дверном,
Строка на листе не проступит
И завтрак под звуки шамана - Ти-Ви
И ветер печальным прологом.
Судьба здесь - не стих, а скорей - приговор,
Но всё же начертана Богом

Звонок в дверь. Нетерпеливый царапающий стук.
«Да иду, иду!» – мысленно кричу, ковыляя, цепляясь за стеночку. Опираясь на сети закатных облаков минувшего.
Натурально, чёрт принёс! Не жду я никого.
Некого ждать.
Стоило мне заболеть, и я очутился на необитаемом острове. В пустыне… Каракумы… Гоби… Внезапно выяснилось, что друзей и подруг метлой повымело, они уклонялись от приглашений, упорно не замечали сообщений, намёков, недосказанностей. «Широк бывает дружбы круг, пока всё ладненько вокруг…» Воистину! Увы, близкие кардинально изменились, мутировали, а я глупо зациклился на их выдуманном постоянстве, порядочности. Надеялся, они не бросят меня в нужде в месяц утопшего пса. В пиковом случае, наведаются произнести вдохновляющие слова, улыбнувшись: «Рот фронт, камрад! Но пасаран!», вмазать по рюмочке чая с пирожным «Мадлен».
Наивно! Романтично! По–детски! По ремарковски! «Возлюби ближнего…» 3000 световых лет до реальности! Ни один из «дружков», мечась тусклой тенью невспыхнувшего пламени, не выкроил и часа свозить меня на обследование, когда выявилась проблема с позвоночником, при том, у подавляющей части имелись автомобили.
Хрен с ним, с обследованием. Туда и на такси не зазорно скататься. По крайней мере, диспетчеры сразу честно предупреждают об оплате. Не приходится в ответ на просьбу стыдливо читать, слушать одышливое загнанное мычание: «ах, у нас планы… намылились тут семьёй на дачу… в три… в феврале темнеет рано… глянем и назад…» или: «а я работаю, ага, и в выходные. Делишки мутятся, бабосики крутятся, хе–хе… понимаешь, контора, конечно, закрыта, но мне ключи оставляют. Никак не получится. Кстати, у Анжелы ноут барахлит, не пороешься?» Чем позориться, озвучивали б ценник услуг. Авось, подпал бы под премиальную скидку, ха–ха!
Мне мучительно недоставало не столько конкретной помощи, сколько банальной беседы, участия, дорогих лиц. В такой ситуации даже мимолётный разговор по душам и обычное сочувствие, значат многое. Ничего этого не было, вернее, было, но не от тех. Чужие, малознакомые люди, подчас выручали весомее, чем все вместе взятые «друганы».
Будучи живым, я для них уже умер.
Осознание сего не прибавляло оптимизма. Однако выбор невелик, смирившись с очевидностью, я, бледнее воздуха, унылей чахлых снов, старался выкарабкаться самостоятельно, выходило не вполне гладко.
Утреннее мистическое предчувствие, проблеск, вспышка…Странное посещение… Неужели, я начётничаю, напрасно насмехаюсь над верными товарищами, готовыми фирменной рубашкой пожертвовать.
Доползаю, откликаюсь свежим и оригинальным:
— Кто там?
Шорох, молчание.
И…
— Лина, — слышится нежный, милый до слёз голос.
«Довольно! Стоп! Не может Лина Аликовна прийти! Ни в жисть! Она вены вскроет, а не унизится! Шутники! Откуда она узнала? От кого? Она ж… ведь её давно… Запутался! Официант, текилы! Двойную порцию! С водкой! Не взбалтывая!»
Мелко задрожавшими руками пытаюсь открыть, дёргаю замок.
«Ёк!»
— Приветик! Не ожидал? — смущается девушка, лик с ненаписанной картины, трёт переносицу и теребит пуговицу. Оторвёт?
Брелок, взбесившись, падает на линолеум, а я замираю с вытаращенными глазами.
Она?
Не она?
И выглядит иначе… Словно в полубредовые октябрьские хрусткие дни, закручивавшие шальной скороспелый роман.
Бесовское наваждение! Насмешка провидения!
–«Луиза, я приехал из Парижа, чтоб вы судьбу мою…» – бормочу я.
– Что, прости? – в недоумении застывает она. Хлопает мокрыми ресничками…
— М–да уж… Не ожидал… — задумчиво блею я, и во избежание подвоха максимально хмурюсь. Играю роль: клиент не изумлён, не обрадован.
— Сергей… ты меня пригласишь войти? — стоя за порогом и улыбаясь сладкими, хитроватыми уголками губ, интересуется Лина.
— Это, в самом деле, ты? — сглатываю комок в горле и скребу небритые щёки, озябнув в тумане холодом радуг.
— Это и в самом деле – я, – зардевшись, она грозит мне. – Не веришь? Забыл?
— Забыл?! Но ты…. Точно снег на голову… О, извини, входи, — спохватываюсь я и, отступив, включаю в коридоре лампочку.
Невероятно, на ней тот же серый плащ, что и в день нашего первого свидания, тот же берет тёмно–зелёного цвета.
— Сударь, поухаживай, пожалуйста, за дамой сердца, — просит она, указывая на дождевик.
«Сердца? Шалишь, милая. Печёнки! И отчего не провозглашают бывших жён Дамами Печёнки?! Не возводят в ранг Синьоры Проеденной Плеши? А Госпожа Моих Босых Пяток? Звучит! Раздолье…». Безумие, создающее в уединении бесполезные стихи.
Я высвобождаю её из рукавов и отправляю одёжку, издающую лёгкий, жасминовый таинственный аромат, на вешалку близ своей куртки.
— Ты не пугайся, дурачок! Я растолкую. А то ты, ей-ей с привидением столкнулся, — наклоняясь, снимая сапоги, успокаивает она.
— Угу… Призрак оперы… Я считал, если соберёшься, – звякнешь.
— Я не могла позвонить. Хотя… к чему юлить… могла. Опасалась, вдруг ты разговаривать не станешь… — поясняет Лина и, передав мне головной убор, начинает прихорашиваться у зеркала.
— На кухню?
— Располагайся в гостиной. Не откажешься от блюдечка чая? Я мигом поставлю воду, «чайковского» заварю. Отменного! Краснодарского!
Большой палец вверх, ослепительный оскал, хрупким каноэ скользящий мимо речных берегов, мимо пологих лугов к морю.
— Блюдечка? По-купечески? Круто! Давай, попьём чайку! — бодро кивает Лина
—Уно моменто, я щас!
Отправляюсь к плите, кривлюсь от ноющей боли в пояснице, хорохорюсь, не сгибаюсь. Чиркаю спичкой, бросаю в бокалы по пакетику чёрного. А на буфете – хлебница, журнал с вознёй и суетой невежд, вчерашними декретами и счётом за недвижимость.
— Тебе с сахаром?
— Ага, ложечку, — доносится из комнаты.
—За фигурой следишь? — любопытствую, появляясь, я. — Прежде – парочку утрамбовывала.
— Очнулся! Ай-яй! «Прежде!» — вскидывается она и смеётся.
— М-да-а-а… прежде, — цежу я. Ручонки у меня противно ходят ходуном, а сердчишко, заячий хвостик, вот–вот выскочит из груди и затрепещет у ног гостьи.
Лина осматривает мою коллекцию классики, фильмов и пылящееся на полке собрание сочинений Пруста, вынося вердикт:
— Ты неподражаем, Серёж… Музыка, кино, книги – это единственное, без чего ты не в состоянии прожить...
Закончив ревизию, она усаживается в глубокое кресло, спиной к окну.
— Не единственное. Страшно не хватает… эээ…, — вдохновенно сочиняю я. И запутываюсь.
— Ну-ка, ну-ка! Поделишься секретиком? — Лина щурится, подталкивает.
— А, так… Одной курносенькой кареглазой мелочи… Потом объясню. А ты и не догадываешься?
— Я? Догадываюсь? Эх, Серёженька… У тебя на лбу написано, конспиратор… Убедил, потом – и потом.