Я давно не жив, но ещё не мёртв.
В голове застрял междусмертный рёв.
Под закрытым веком – кровавый ком,
над открытым – душный могильный дом.
Между пальцев плавится чернота.
Я ногтями в кожу, но боль не та.
Я зубами в губы до раны –
пусть.

/ мне б ещё хоть раз ощутить укус /

В тёмном небе скалится хитрый Бог.
Я хотел к нему – но взлететь не смог.
Я тянулся сердцем, умом, душой.
Он смеётся: «Поздно ко мне пришёл».
Напрягаю целый последний глаз –
там бегут картинки про первый раз:
про любовь,
и страсть,
и надрывный вой.

Я взываю: «Господи, я весь твой!»

/ только тело держит меня внутри – проживает тот же тягучий трип /

Терпкий запах гнили щекочет нос.
Прошлый опыт в память корнями врос:
искажённый образ чужой беды –
переулки, подполы и мосты,
отблеск бритвы,
крики пугливых жертв –
молодых ублюдков и глупых стерв.

/ чёрт возьми, а было неплохо ведь /

Только всё равно я хочу взлететь.
«Был всегда тобою одним храним –
Бог, не ты ли сделал меня таким?
Эта жажда – мощная, как стояк –
но проходит быстро –
ты знаешь, как».

Тихий голос снизу – из-под земли.

«Никогда, ты слышишь, я не был с Ним!»

Бог считает весь этот сюр смешным.
Может быть, я в чём-то согласен с ним.
Я поверил в то, что Инферно есть.

«Но тогда оставь меня просто здесь.
Затаюсь в прокля́том гробу навек.
Буду слушать твой равнодушный смех.
И, возможно, позже –
в конце концов –
Ты себя признаешь моим Отцом».