Когда мужики ряболицые,
папахи и бескозырки,
шли за тебя,

революция,
то шли они бескорыстно.
Иные к тебе привязывались
преданно,

честно,

выстраданно.
Другие к тебе примазывались —
им это было выгодно.
Они,

изгибаясь,

прислуживали,
они,

извиваясь,

льстили
и предавали при случае —
это вполне в их стиле.
Гладеньки,

бархатисты,
плохого не порицали,
а после —

шли в бургомистры,
а после —

шли в полицаи.
Я знаю эту породу.
Я сыт этим знаньем по горло.
Они

в любую погоду —
такие,

как эта погода.
Им,
кто юлит, усердствуя,
и врет на собраньях всласть,
не важно,

что власть Советская,
а важно им то,

что власть.
А мне

это очень важно
и потому тревожно.
За это я умер бы

дважды
и трижды —

если бы можно!
Пусть у столов они вьются,
стараются —

кто ловчее.
Нужны тебе,

революция,
солдаты,

а не лакеи.
Улыбка лакея приятельская —
он все, что угодно, подаст.

Душа у лакея предательская —
он все, что угодно, продаст.

Солдаты —

народ нельстивый,
ершистый они народ.
Солдат перед ложью не стихнет,
солдат на других не наврет.
Ершистые и колючие,
сложная ваша участь.

Какие обиды горючие
терпели вы за колючесть!
Вы столько их получали,
столько на вас плели.

Но шли вы куда —

в полицаи?—
Вы в партизаны шли!
Как те мужики ряболицые,
папахи и бескозырки,—
шли вы

за революцию,
шли умирать бескорыстно.
За ваше служение истине,
за верность ей в годы бед
считаю

вас коммунистами —
партийные вы или нет.
В бою вы за правду пали.
Вступаю за вами в бой,
и, беспартийный парень,
я,
революция,

твой!

Излишне меня обижают —
но это не страшно мне.
Излишне меня обожают —
и это не страшно мне.
Не страшно,

что плохо любится,
что грустен, как на беду.
Мне страшно,

что революцию
хоть в чем-нибудь подведу.
Мне еще много помучиться,
но буду прям до конца,
и из меня не получится
вкрадчивого льстеца.
И пусть не в пример неискренним,
рассчитанным чьим-то словам:
«Считайте меня коммунистом!» —
вся жизнь моя скажет вам.