(Пиндарический отрывок)

Глядим на лес и говорим:
- Вот лес корабельный, мачтовый,
Розовые сосны,
До самой верхушки свободные от мохнатой ноши,
Им бы поскрипывать в бурю,
Одинокими пиниями,
В разъяренном безлесном воздухе;
Под соленою пятою ветра устоит отвес,

пригнанный к пляшущей палубе,
И мореплаватель,
В необузданной жажде пространства,
Влача через влажные рытвины хрупкий

прибор геометра,
Сличит с притяженьем земного лона
Шероховатую поверхность морей.

А вдыхая запах
Смолистых слез, проступивших сквозь

обшивку корабля,
Любуясь на доски
Заклепанные, слаженные в переборки
Не вифлеемским мирным плотником,

а другим -
Отцом путешествий, другом морехода,-
Говорим:

- И они стояли на земле,
Неудобной, как хребет осла,
Забывая верхушками о корнях
На знаменитом горном кряже,
И шумели под пресным ливнем,
Безуспешно предлагая небу выменять

на щепотку соли
Свой благородный груз.

С чего начать?
Всё трещит и качается.
Воздух дрожит от сравнений.
Ни одно слово не лучше другого,
Земля гудит метафорой,
И легкие двуколки,
В броской упряжи густых от натуги птичьих

стай,
Разрываются на части,
Соперничая с храпящими любимцами

ристалищ.

Трижды блажен, кто введет в песнь имя;
Украшенная названьем песнь
Дольше живет среди других -
Она отмечена среди подруг повязкой на лбу,
Исцеляющий от беспамятства, слишком

сильного
одуряющего запаха -
Будь то близость мужчины,
Или запах шерсти сильного зверя,
Или просто дух чебра, растертого между

ладоней.

Воздух бывает темным, как вода, и всё живое
в нем плавает, как рыба,
Плавниками расталкивая сферу,
Плотную, упругую, чуть нагретую,-
Хрусталь, в котором движутся колеса

и шарахаются лошади,
Влажный чернозем Нееры, каждую ночь

распаханный заново
Вилами, трезубцами, мотыгами, плугами.
Воздух замешен так же густо, как земля,-
Из него нельзя выйти, в него трудно войти.

Шорох пробегает по деревьям зеленой

лаптой:
Дети играют в бабки позвонками умерших

животных.
Хрупкое исчисление нашей эры подходит

к концу.
Спасибо за то, что было:
Я сам ошибся, я сбился, запутался в счете.
Эра звенела, как шар золотой,
Полая, литая, никем не поддерживаемая,
На всякое прикосновение отвечала

"да" и "нет".
Так ребенок отвечает:
"Я дам тебе яблоко" или "Я не дам тебе

яблока".
И лицо его точный слепок с голоса, который

произносит эти слова.

Звук еще звенит, хотя причина звука исчезла.
Конь лежит в пыли и храпит в мыле,
Но крутой поворот его шеи
Еще сохраняет воспоминание о беге

с разбросанными ногами,-
Когда их было не четыре,
А по числу камней дороги,
Обновляемых в четыре смены,
По числу отталкивании от земли пышущего

жаром иноходца.

Так
Нашедший подкову
Сдувает с нее пыль
И растирает ее шерстью, пока она

не заблестит,
Тогда
Он вешает ее на пороге,
Чтобы она отдохнула,
И больше уж ей не придется высекать

искры из кремня.
Человеческие губы, которым больше нечего

сказать,
Сохраняют форму последнего сказанного

слова,
И в руке остается ощущенье тяжести,
Хотя кувшин

наполовину расплескался,

пока его несли

домой.

То, что я сейчас говорю, говорю не я,
А вырыто из земли, подобно зернам

окаменелой пшеницы.
Одни

на монетах изображают льва,
Другие -

голову.
Разнообразные медные, золотые и бронзовые

лепешки
С одинаковой почестью лежат в земле;
Век, пробуя их перегрызть, оттиснул на них

свои зубы.
Время срезает меня, как монету,
И мне уж не хватает меня самого.