Я
два месяца

шатался по природе,
чтоб смотреть цветы

и звезд огнишки.
Таковых не видел.

Вся природа вроде
телефонной книжки.
Везде -

у скал,

на массивном грузе
Кавказа

и Крыма скалоликого,
на стенах уборных,

на небе,

на пузе
лошади Петра Великого,
от пыли дорожной

до гор,

где грозы
гремят,

грома потрясав,-
везде

отрывки стихов и прозы,
фамилии

и адреса.
"Здесь были Соня и Ваня Хайлов.
Семейство ело и отдыхало".
"Коля и Зина

соединили души".
Стрела

и сердце

в виде груши.
"Пролетарии всех стран, соединяйтесь!
Комсомолец Петр Парулайтис".
"Мусью Гога,
парикмахер из Таганрога".
На кипарисе,

стоящем века,
весь алфавит:

а б в г д е ж з к.
А у этого

от лазанья

талант иссяк.
Превыше орлиных зон
просто и мило:

"Исак
Лебензон".
Особенно

людей

винить не будем.
Таким нельзя

без фамилий и дат!
Всю жизнь канцелярствовали,

привыкли люди.
Они

и на скалу
глядят, как на мандат.
Такому,

глядящему

за чаем

с балконца
как солнце

садится в чаще,
ни восход,

ни закат,

а даже солнце -
входящее

и исходящее.
Эх!

Поставь меня

часок

на место Рыкова,
я б

к весне

декрет железный выковал:
"По фамилиям

на стволах и скалах
узнать

подписавшихся малых.
Каждому

в лапки
дать по тряпке.
За спину ведра -
и марш бодро!
Подписавшимся

и Колям

и Зинам
собственные имена

стирать бензином.
А чтоб энергия

не пропадала даром,
кстати и Ай-Петри

почистить скипидаром.
А кто

до того

к подписям привык,
что снова

к скале полез,-
у этого

навсегда

закрывается лик-
без".

Под декретом подпись

и росчерк броский -

Владимир Маяковский.