(Кафе)

Обыкновенно

мы говорим:
все дороги

приводят в Рим.
Не так

у монпарнасца.
Готов поклясться.
И Рем,

и Ромул,

и Ремул и Ром
в «Ротонду» придут
или в «Дом».
В кафе

идут

по сотням дорог,
плывут

по бульварной реке.
Вплываю и я:

«Garcon,

un grog
americain!»
Сначала

слова,

и губы,

и скулы
кафейный гомон сливал.
Но вот

пошли

вылупляться из гула
и лепятся

фразой

слова.
«Тут

проходил

Маяковский давеча,
хромой —

не видали рази?» —
«А с кем он шел?» —

«С Николай Николаичем».—
«С каким?»

«Да с великим князем!» —
«С великом князем?

Будет врать!
Он кругл

и лыс,

как ладонь.
Чекист он,

послан сюда

взорвать...» —
«Кого?» —

«Буа-дю-Булонь.
Езжай, мол, Мишка...»

Другой поправил:
«Вы врете,

противно слушать!
Совсем и не Мишка он,

а Павел.
Бывало, сядем —

Павлуша!—
а тут же

его супруга,

княжна,
брюнетка,

лет под тридцать...» —
«Чья?

Маяковского?

Он не женат».
«Женат —

и на императрице».—
«На ком?

Ее ж расстреляли...» —

«И он
поверил...

Сделайте милость!
Ее ж Маяковский спас

за трильон!
Она же ж

омолодилась!»
Благоразумный голос:

«Да нет,
вы врете —

Маяковский — поэт».—
«Ну, да,—

вмешалось двое саврасов,—
в конце

семнадцатого года
в Москве

чекой конфискован Некрасов
и весь

Маяковскому отдан.
Вы думаете —

сам он?

Сбондил до йот —
весь стих,

с запятыми,
скраден.
Достанет Некрасова

и продает —
червонцев по десять

на день».
Где вы,

свахи?

Подымись, Агафья!
Предлагается

жених невиданный.
Видано ль,

чтоб человек

с такою биографией
был бы холост

и старел невыданный?!
Париж,

тебе ль,

столице столетий,
к лицу

эмигрантская нудь?
Смахни

за ушми

эмигрантские сплетни.
Провинция!—

не продохнуть.
Я вышел

в раздумье —

черт его знает!
Отплюнулся —

тьфу, напасть!
Дыра

в ушах

не у всех сквозная —
другому

может запасть!
Слушайте, читатели,

когда прочтете,
что с Черчиллем

Маяковский

дружбу вертит
или

что женился я

на кулиджевской тете,
то, покорнейше прошу,—

не верьте.