Гражданин фининспектор!

Простите за беспокойство.
Спасибо...

не тревожьтесь...

я постою...
У меня к вам

дело

деликатного свойства:
о месте

поэта

в рабочем строю.
В ряду

имеющих

лабазы и угодья
и я обложен

и должен караться.
Вы требуете

с меня

пятьсот в полугодие
и двадцать пять

за неподачу деклараций.
Труд мой

любому

труду

родствен.
Взгляните —

сколько я потерял,
какие

издержки

в моем производстве
и сколько тратится

на материал.
Вам,

конечно, известно

явление «рифмы».
Скажем,

строчка

окончилась словом

«отца»,
и тогда

через строчку,

слога повторив, мы
ставим

какое-нибудь:

ламцадрица-ца.
Говоря по-вашему,

рифма —

вексель.
Учесть через строчку!—

вот распоряжение.
И ищешь

мелочишку суффиксов и флексий
в пустующей кассе

склонений

и спряжений.
Начнешь это

слово

в строчку всовывать,
а оно не лезет —

нажал и сломал.
Гражданин фининспектор,

честное слово,
поэту

в копеечку влетают слова.
Говоря по-нашему,

рифма —

бочка.
Бочка с динамитом.

Строчка —

фитиль.
Строка додымит,

взрывается строчка,—
и город

на воздух

строфой летит.
Где найдешь,

на какой тариф,
рифмы,

чтоб враз убивали, нацелясь?
Может,

пяток

небывалых рифм
только и остался

что в Венецуэле.
И тянет

меня

в холода и в зной.
Бросаюсь,

опутан в авансы и в займы я.
Гражданин,

учтите билет проездной!
— Поэзия

— вся!—

езда в незнаемое.
Поэзия —

та же добыча радия.
В грамм добыча,

в год труды.
Изводишь

единого слова ради
тысячи тонн

словесной руды.
Но как

испепеляюще

слов этих жжение
рядом

с тлением

слова-сырца.
Эти слова

приводят в движение
тысячи лет

миллионов сердца.
Конечно,

различны поэтов сорта.
У скольких поэтов

легкость руки!
Тянет,

как фокусник,

строчку изо рта
и у себя

и у других.
Что говорить

о лирических кастратах?!
Строчку

чужую

вставит — и рад.
Это

обычное

воровство и растрата
среди охвативших страну растрат.
Эти

сегодня

стихи и оды,
в аплодисментах

ревомые ревмя,
войдут

в историю

как накладные расходы
на сделанное

нами —

двумя или тремя.
Пуд,

как говорится,

соли столовой
съешь

и сотней папирос клуби,
чтобы

добыть

драгоценное слово
из артезианских

людских глубин.
И сразу

ниже

налога рост.
Скиньте

с обложенья

нуля колесо!
Рубль девяносто

сотня папирос,
рубль шестьдесят

столовая соль.
В вашей анкете

вопросов масса:
— Были выезды?

Или выездов нет?—
А что,

если я

десяток пегасов
загнал

за последние

15 лет?!
У вас —

в мое положение войдите —
про слуг

и имущество

с этого угла.
А что,

если я

народа водитель
и одновременно —

народный слуга?
Класс

гласит

из слова из нашего,
а мы,

пролетарии,

двигатели пера.
Машину

души

с годами изнашиваешь.
Говорят:

— в архив,

исписался,

пора!—
Все меньше любится,

все меньше дерзается,
и лоб мой

время

с разбега крушит.
Приходит

страшнейшая из амортизаций —
амортизация

сердца и души.
И когда

это солнце

разжиревшим боровом
взойдет

над грядущим

без нищих и калек,—
я
уже

сгнию,

умерший под забором,
рядом

с десятком

моих коллег.
Подведите

мой

посмертный баланс!
Я утверждаю

и — знаю — не налгу:
на фоне

сегодняшних

дельцов и пролаз
я буду

— один!—

в непролазном долгу.
Долг наш —

реветь

медногорлой сиреной
в тумане мещанья,

у бурь в кипеньи.
Поэт

всегда

должник вселенной,
платящий

на горе

проценты

и пени.
Я
в долгу

перед Бродвейской лампионией,
перед вами,

багдадские небеса,
перед Красной Армией,

перед вишнями Японии —
перед всем,

про что

не успел написать.
А зачем

вообще

эта шапка Сене?
Чтобы — целься рифмой

и ритмом ярись?
Слово поэта —

ваше воскресение,
ваше бессмертие,

гражданин канцелярист.
Через столетья

в бумажной раме
возьми строку

и время верни!
И встанет

день этот

с фининспекторами,
с блеском чудес

и с вонью чернил.
Сегодняшних дней убежденный житель,
выправьте

в энкапеэс

на бессмертье билет
и, высчитав

действие стихов,

разложите
заработок мой

на триста лет!
Но сила поэта

не только в этом,
что, вас

вспоминая,

в грядущем икнут.
Нет!

И сегодня

рифма поэта —
ласка,

и лозунг,

и штык,

и кнут.
Гражданин фининспектор,

я выплачу пять,
все
нули

у цифры скрестя!
Я
по праву

требую пядь
в ряду

беднейших

рабочих и крестьян.
А если

вам кажется,

что всего делов —
это пользоваться

чужими словесами,
то вот вам,

товарищи,

мое стило,
и можете

писать

сами!