Пустота...

Летите,

в звезды врезываясь.
Ни тебе аванса,

ни пивной.
Трезвость.
Нет, Есенин,

это

не насмешка.
В горле

горе комом —

не смешок.
Вижу —

взрезанной рукой помешкав,
собственных

костей

качаете мешок.
— Прекратите!

Бросьте!

Вы в своем уме ли?
Дать,

чтоб щеки

заливал

смертельный мел?!
Вы ж

такое

загибать умели,
что другой

на свете

не умел.
Почему?

Зачем?

Недоуменье смяло.
Критики бормочут:

— Этому вина
то...

да се...

а главное,

что смычки мало,
в результате

много пива и вина.—
Дескать,

заменить бы вам

богему

классом,
класс влиял на вас,

и было б не до драк.
Ну, а класс-то

жажду

заливает квасом?
Класс — он тоже

выпить не дурак.
Дескать,

к вам приставить бы

кого из напостов —
стали б

содержанием

премного одаренней.
Вы бы

в день

писали

строк по сто,
утомительно

и длинно,

как Доронин.
А по-моему,

осуществись

такая бредь,
на себя бы

раньше наложили руки.
Лучше уж

от водки умереть,
чем от скуки!
Не откроют

нам

причин потери
ни петля,

ни ножик перочинный.
Может,

окажись

чернила в «Англетере»,
вены

резать

не было б причины.

Подражатели обрадовались:

бис!
Над собою

чуть не взвод

расправу учинил.
Почему же

увеличивать

число самоубийств?
Лучше

увеличь

изготовление чернил!
Навсегда

теперь

язык

в зубах затворится.
Тяжело

и неуместно

разводить мистерии.
У народа,

у языкотворца,
умер

звонкий

забулдыга подмастерье.
И несут

стихов заупокойный лом,
с прошлых

с похорон

не переделавши почти.
В холм

тупые рифмы

загонять колом —
разве так

поэта

надо бы почтить?
Вам

и памятник еще не слит,—
где он,

бронзы звон

или гранита грань?—
а к решеткам памяти

уже

понанесли
посвящений

и воспоминаний дрянь.
Ваше имя

в платочки рассоплено,
ваше слово

слюнявит Собинов
и выводит

под березкой дохлой —
«Ни слова,

о дру-уг мой,

ни вздо-о-о-о-ха».
Эх,

поговорить бы иначе
с этим самым

с Леонидом Лоэнгринычем!
Встать бы здесь

гремящим скандалистом:
— Не позволю

мямлить стих

и мять!—
Оглушить бы

их

трехпалым свистом
в бабушку

и в бога душу мать!
Чтобы разнеслась

бездарнейшая погань,
раздувая

темь

пиджачных парусов,
чтобы

врассыпную

разбежался Коган,
встреченных

увеча

пиками усов.
Дрянь

пока что

мало поредела.
Дела много —

только поспевать.
Надо

жизнь

сначала переделать,
переделав —

можно воспевать.
Это время —

трудновато для пера,
но скажите,

вы,

калеки и калекши,
где,

когда,

какой великий выбирал
путь,

чтобы протоптанней

и легше?
Слово —

полководец

человечьей силы.
Марш!

Чтоб время

сзади

ядрами рвалось.
К старым дням

чтоб ветром

относило
только

путаницу волос.

Для веселия

планета наша

мало оборудована.
Надо

вырвать

радость

у грядущих дней.
В этой жизни

помереть

не трудно.
Сделать жизнь

значительно трудней.