1

Вижу, как сейчас,

объедки да бутылки...
В портишке,

известном

лишь кабачком,
Коломб Христофор

и другие забулдыги
сидят,

нахлобучив

шляпы бочком.
Христофора злят,

пристают к Христофору:
«Что вы за нация?

Один Сион!
Любой португалишка

даст тебе фору!»
Вконец извели Христофора —

и он
покрыл

дисканточком

щелканье пробок
(задели

в еврее

больную струну):
«Что вы лезете:

Европа да Европа!
Возьму

и открою другую

страну».
Дивятся приятели:

«Что с Коломбом?
Вина не пьет,

не ходит гулять.
Надо смотреть —

не вывихнул ум бы.
Всю ночь сидит,

раздвигает циркуля».

2

Мертвая хватка в молодом еврее;
думает,

не ест,

недосыпает ночей.
Лакеев

оттягивает

за фалды ливреи,
лезет

аж в спальни

королей и богачей.
«Кораллами торгуете?!

Дешевле редиски.
Сам

наловит

каждый мальчуган.
То ли дело

материк индийский:
не барахло —

бирюза,

жемчуга!
Дело верное:

вот вам карта.
Это океан,

а это —

мы.
Пунктиром путь —

и бриллиантов караты
на каждый полтинник,

данный взаймы».
Тесно торгашам.

Томятся непоседы.
Посуху

и в год

не обернется караван.
И закапали

флорины и пезеты
Христофору

в продырявленный карман.

3

Идут,

посвистывая,

отчаянные из отчаянных.
Сзади тюрьма.

Впереди —

ни рубля.
Арабы,

французы,

испанцы

и датчане
лезли

по трапам

Коломбова корабля.
«Кто здесь Коломб?

До Индии?

В ночку!
(Чего не откроешь,

если в пузе орган!)
Выкатывай на палубу

белого бочку,
а там

вези

хоть к черту на рога!»
Прощанье — что надо.

Не отъезд — а помпа:
день

не просыхали

капли на усах.
Время

меряли,

вперяясь в компас.
Спьяна

путали штаны и паруса.
Чуть не сшибли

маяк зажженный.
Палубные

не держатся на полу,
и вот,

быть может, отсюда,

с Жижона,
на всех парусах

рванулся Коломб.

4

Единая мысль мне сегодня люба,
что эти вот волны

Коломба лапили,
что в эту же воду

с Коломбова лба
стекали

пота

усталые капли.
Что это небо

землей обмеля,
на это вот облако,

вставшее с юга,—
«На мачты, братва!

глядите —

земля!» —
орал

рассудок теряющий юнга.
И вновь

океан

с простора раскосого
вбивал

в небеса

громыхающий клин,
а после

братался

с волной сарагоссовой,
и вместе

пучки травы волокли.
Он

этой же бури слушал лады.
Когда ж

затихает бури задор,
мерещатся

в водах

Коломба следы,
ведущие

на Сан-Сальвадор.

5

Вырастают дни

в бородатые месяцы.
Луны

мрут

у мачты на колу.
Надоело океану,

Атлантический бесится.
Взбешен Христофор,

извелся Коломб.
С тысячной волны трехпарусник

съехал.
На тысячу первую взбираться

надо.
Видели Атлантический?

Тут не до смеха!
Команда ярится —

устала команда.
Шепчутся:

«Черту ввязались в попутчики.
Дома плохо?

И стол и кровать.
Знаем мы

эти

жидовские штучки —
разные

Америки

закрывать и открывать!»
За капитаном ходят по пятам.
«Вернись!— говорят,

играют мушкой.—
Какой ты ни есть

капитан-раскапитан,
а мы тебе тоже

не фунт с осьмушкой».
Лазит Коломб

на брамсель с фока,
глаза аж навыкате,

исхудал лицом;
пустился вовсю:

придумал фокус
со знаменитым

Колумбовым яйцом.
Что яйцо?—

игрушка на день.
И день

не оттянешь

у жизни-воровки.
Галдит команда,

на Коломба глядя:
«Крепка

петля

из генуэзской веревки.
Кончай,

Христофор,

собачий век!..»
И кортики

воздух

во тьме секут.
«Земля!» —

Горизонт в туманной

кайме.
Как я вот

в растущую Мексику
и в розовый

этот

песок на заре,
вглазелись.

Не смеют надеяться:
с кольцом экватора

в медной ноздре
вставал

материк индейцев.

6

Года прошли.

В старика

шипуна
смельчал Атлантический,

гордый смолоду.
С бортов «Мажестиков»

любая шпана
плюет

в твою

седоусую морду.
Коломб!

твое пропало наследство!
В вонючих трюмах

твои потомки
с машинным адом

в горящем соседстве
лежат,

под щеку

подложивши котомки.
А сверху,

в цветах первоклассных розеток,
катаясь пузом

от танцев

до пьянки,
в уюте читален,

кино

и клозетов
катаются донны,

сеньоры

и янки.
Ты балда, Коломб,—

скажу по чести.
Что касается меня,

то я бы

лично —
я 6 Америку закрыл,

слегка почистил,
а потом

опять открыл —

вторично.