Под одеялом, укрощая бег,
фигуру сна находит человек.

Не месяц - длинное бельмо
прельщает чашечки умов;
не звезды — канарейки ночи
блестящим реют многоточьем.
А в темноте - кроватей ряд,
на них младенцы спят подряд,
большие белые тела
едва покрыло одеяло,
они заснули как попало:
один в рубахе голубой
скатился к полу головой,
другой, застыв в подушке душной,
лежит сухой и золотушный,
а третий - жирный, как паук,
раскинув рук живые снасти,
храпит и корчится от страсти,
лаская призрачных подруг.
А там за - черной занавеской,
во мраке дедовских времен,
старик отец, гремя стамеской,
премудрости вкушает сон.
Там шкаф глядит царем Давидом -
он спит в короне, толстопуз;
кушетка Евой обернулась -
она - как девка в простыне.
И лампа медная в окне,
как голубок веселый Ноев, —
едва мерцает, мрак утроив,
с простой стамеской наравне.