Нет погоды над Диксоном.

Есть метель.
Ветер есть.
И снег.
А погоды нет.
Нет погоды над Диксоном третий день.
Третий день подряд

мы встречаем рассвет
не в полете,
который нам по душе,
не у солнца,

слепящего яростно,
а в гостинице.
На втором этаже.
Надоевшей.
Осточертевшей уже.
Там, где койки стоят в два яруса.
Там, где тихий бортштурман Леша
снисходительно,
полулежа,
на гитаре играет,

глядя в окно,
вальс задумчивый

"Домино".
Там, где бродят летчики по этажу,
там, где я тебе это письмо пишу,
там, где без рассуждений

почти с утра,-
за три дня,
наверно, в десятый раз,-
начинается "северная" игра -
преферанс.
Там, где дни друг на друга похожи,
там, где нам

ни о чем не спорится...
Ждем погоды мы.
Ждем в прихожей
Северного полюса.
Третий день

погоды над Диксоном нет.
Третий день...

А кажется:

двадцать лет!
Будто нам эта жизнь двадцать лет под стать,
двадцать лет, как забыли мы слово:

летать!
И обидно.
И некого вроде винить.
Телефон в коридоре опять звонит.
Вновь синоптики,
самым святым клянясь,
обещают на завтра
вылет
для нас...
И опять, как в насмешку,
приходит с утра
завтра,

слишком похожее
на вчера.
Улететь -

дело очень не легкое,
потому что погода -
нелетная.

...Самолеты охране поручены.
Самолеты к земле прикручены,
будто очень опасные

звери они,
будто вышли уже

из доверья они.
Будто могут
плюнуть они на людей!
Вздрогнуть!
Воздух наполнить свистом.
И - туда!

Сквозь тучи...

Над Диксоном
третий день погоды нет.
Третий день.
Рисковать
приказами запрещено...

Тихий штурман Леша
глядит в окно.
Тихий штурман

наигрывает "Домино".
Улететь нельзя все равно
ни намеренно,
ни случайно,
ни начальникам,
ни отчаянным -
никому.